Большой побег Брэда Питта “Interview”, февраль 2007 года

Когда Брэд приезжает для разговора в отель Sunset Tower в Лос-Анджелесе и стаскивает с себя свое мотоциклетную экипировку, вы понимаете, как сильно ему нравится дразнить и играть с реакцией других людей. «Знаете, когда на мне шлем – я невидим», говорит он мне. «И люди обращаются со мной, как просто с парнем на мотоцикле…

Несмотря на его неизменную вежливость – «Миссури это же юг», как говорит он о своем родном штате, объясняя свое поведение, – в нем сталкиваешься с решимостью в подходе к игре и восприятии персонажа. Его твердость – это как раз то, что позволяло ему идти вперед, и еще понимание того, что все получится, если воспринимать себя так, как кажется разумным ему самому (слава пришла к нему и к его другу Джорджу Клуни немного поздно, что позволило ему найти себя, как актеру). Он также говорит, что поиск продолжается, и что его семья – Анжелина Джоли и трое их детей поспособствовали его перспективам в связи шумом вокруг их имен.

Elvis Mitchell: Что бы вы назвали первым, что оказало на вас влияние?

Brad Pitt: Это был Микки Рурк –местами я ощущаю что-то от него в материале, который делаю. Не то, чтобы я его копирую или играю на том же уровне, но, определенно, ощущаю в нем истоки вдохновения.

E.M.: Что в Микки Рурке близко вам?

B.P.: То, как в нем сочетаются жесткость и душевность. Он может быть твердым, как камень и хрупким, как бумага, одновременно. Он и Шон Пенн были теми людьми, которые потрясли меня, впрочем, как и большинство молодых людей в то время. Позже это был Николсон, в основном из-за его неотесанности. (Смеется). Он волшебник.

E.M.: Я заметил некоторую неотесанность в вас, когда первый раз смотрел «11 Друзей Оушена». Как будто вы говорили: «Я не собираюсь играть этого парня таким, каким он выглядит»

B.P: Да, он № 2 в фильме, и поэтому он всегда в движении и должен добиваться всего, чего может. Я замечаю, что в своей игре прихожу к математике в области эмоций – анализу того, как я сам воспринимаю проблему героя. Иногда я расщепляю эту проблему, иногда нет. Лучший пример для меня – это 12 Обезьян, потому что в первой половине фильма мне казалось, что я попал в точку, ухватил суть роли, а во второй половине я уже просто схитрил и играл то, что уже было наработано в первой части фильма.

E.M.: Это как в «Вавилоне» - такая приглушенная, спокойная игра? Потому что, кроме того момента, когда ваш персонаж срывается во время разговора по телефону, все как будто просто происходит вокруг него само собой?

B.P.: Да, но мой герой все время пытается связать концы с концами, понять, что происходит, и начать передвигать фигурки по шахматной доске. И, конечно, это фрустрация, ощущение краха от абсолютной беспомощности и невозможности повлиять на ситуацию.

E.M.: Но вы могли бы изобразить то, что лучше бы отражало ситуацию – плакать, кричать.

B.P.: Ну, если вы оказывались в подобных ситуациях, то должны понимать, что это эмоции такого плана, которые вы бы переживали внутри себя. Вот что бы вы действительно пытались бы сделать – так это сохранить ощущение целостности, не сорваться, оставаться спокойным и пытаться опережать события.

E.M.: Какие роли стали для вас поворотными?

B.P.: Калифорния – одна из таких ролей. Это было впервые, когда я совершил рывок в актерском плане, отразил суть героя и действительно сделал несколько серьезных открытий для себя. Но, взяв эту роль как ориентир эффективной, удачной работы, и, с другой стороны, работая над другими вещами, я немного запутался и кое-что испортил. Когда я только приехал в Голливуд, мне предлагали роли только в сериалах, а мне это было абсолютно неинтересно. Я хотел сниматься в кино, и очень медленно продвигался в этом направлении. А потом пришло другое проклятие – ведущего актера.

E.M.: Уоррен Битти всегда говорил, что смотрит на каждую роль как на характер, а не как на главную мужскую роль. Мне кажется, что это перекликается с тем, о чем вы сейчас говорите.

B.P.: Да, я думаю так. И это не было игрой против чего-то, в большей степени – это было следствием. В этом огромная разница. Возьмите Де Ниро – он делает Нью-Йорк лучше, чем…Он – Нью-Йорк. Это все, что он осознает. Со мной произошло то, что мне пришлось изучать некоторые вещи, которые я уже знал. А потом – на вершине – изучать героя – и это приносит мне большее наслаждение, чем просто делать то, что я должен делать по сценарию.

E.M.: Поговорим о «Вавилоне». Почему вы захотели в нем поучаствовать?

B.P.: Это та глобальная идея, заложенная в мироздании, с которой я согласился и которая, как мне показалось, была довольно дерзкой. И мне понравилось, как режиссер (Инъяритту) воплотил эту идею в картине. Мне понравилось, то о чем говорил этот фильм.

E.M.: О чем был ваш первый разговор?

B.P.: Кажется, он был о возрасте. Он хотел меня немного состарить, поубавить внешнего лоска. (Смеется). Мы просто говорили о сценарии. Я не осознавал, как тяжело будет сниматься в этом фильме, сохранять такой исступленный эмоциональный заряд каждый день.

E.M.: Как вы справились с этим?

B.P.: Вы просто входите в ситуацию. Это не какое-то одно определенное действие – вы манипулируете вашим эмоциональным настроем, и наращиваете, усиливаете его, пока не попадаете в точку. Это выматывает.

E.M.: Для меня одна из самых сильных вещей в работе Алехандро – это то, что он может вызвать испуг, и ты не знаешь, что с этим делать.

B.P.: Удивительно то, что он попытался сказать об общении, и о выводах, которые мы делаем, и о непонимании, не имея возможности действительно увидеть другую точку зрения. И в этом заключается скрытая эмоция фильма, и я надеюсь, что он заслужил уважение, т.к. выразить это действительно очень сложно.

E.M: Вы говорите об инстинктивности человеческих поступков – расскажите о режиссерах, которые помогли вам создать ваших персонажей.

B.P.: (Дэвид) Финчер…..У нас с ним гармония и мы понимаем друг друга с полуслова – и с этого все и началось…

E.M.: Финчер – человек, требующий огромной отдачи?

B.P.: Да, и он обожает снимать. Он обожает процесс, он обожает технологию. Фильм, над которым мы начали работать, «Забавный случай с Бенжамином Баттоном»(The Curious case of Benjamin Button), не похож на то, что он делал раньше. Я не знаю, как его описать – это будет такая таинственная история. Сценарий написал Эрик Рот (на основе рассказа Ф. Фицджеральда), еще один удивительный человек. Ему ничего не стоит вызвать у вас хохот… Но этот фильм будет о человеке, который рождается старым, и растет в обратном направлении – становится молодым. Это действительно сверхъестественно.

E.M.: Откуда взялась ваша косолапая походка в «Большом Куше»?

B.P.: Я не знаю. Я ходил также в «Калифорнии»… Мы что, решили вспомнить все мои фильмы сегодня, это что, так важно?

E.M.: Лишь для того, чтобы я мог понять вас лучше. Потому что то, как вы физически воплощаете роль, во многом зависит от вашего отношения к материалу.

B.P.: Конечно. Я пошутил.

E.M.: Какая музыка ассоциируется у вас с новым персонажем Финчера?

B.P.: Ну, я слушал старый джаз. Это же Новый Орлеан, и он там повсюду, город просто источает джаз. И люди тоже. Это такой изумительный город! Это одно из самых моих любимых мест – оно словно проникает вам в душу.

E.M.: А какая музыка вертится у вас в голове, когда вы играете Расти из фильмов про Оушена?

B.P.: Ну, это просто – Фрэнк Синатра и подобные ребята. Ведь это всего лишь кучка развлекающихся ребят.

E.M.: Да, но если это всего лишь кучка развлекающихся ребят, то это именно это, но не кино.

B.P.: Мне кажется, это то, что случилось во второй части (2004, Ocean’s Twelve). Тринадцать друзей Оушена должны получиться именно как кино.

E.M.: (Смеется) Стивен Содерберг должен настолько доверять вам продумывать все эти вещи, чтобы он мог все это снять.

B.P.: Да, и если вы делаете что-то хорошее, он сможет это обыграть, и если вы сделаете какую-нибудь глупость, он это тоже сможет обыграть.

E.M.: Что такого глупого вы сделали, что он смог обыграть?

B.P.: Кто, я? Да никогда – другие ребята. (Митчелл смеется) Клуни.

E.M.: Какие фильмы ваши дети могут смотреть много раз?

B.P.: (The Adventures of) Sharkboy and Lavegirl 3D(2005) пользуется огромной популярностью у нас дома.

E.M.: Что они думают о ваших фильмах?

B.P.: Что вы, они еще слишком маленькие – они ничего не думают. Я дотянул до такого возраста, чтобы держать дистанцию. И все-таки я задумываюсь над их перспективами в этом мире – идешь в магазин, а там 20 камер, и все пытаются их сфотографировать. Они пока просто думают, что куда бы вы ни пошли – везде случайно оказываются банды сумасшедших людей с фотоаппаратами.

E.M.: И что вы думаете по этому поводу?

B.P.: Честно говоря, я думаю, что это довольно жестоко по отношению к моим детям. Должен быть какой-то закон.

E.M.: Но в этом ведь есть и положительная сторона – когда вы, например, едете в Дарфур, это получает необходимый резонанс в СМИ.

B.P.: Да, мы привлекаем к этому всеобщее внимание.

E.M.: Ребята, а вы не планируете где-нибудь осесть на некоторое время?

B.P.: Я не знаю – мы пока обдумываем это. Мне кажется, что Лос-Анджелес невозможен. Слишком большое внимание прессы. Невозможно жить нормальной жизнью. Мне бы хотелось иметь здесь базовый лагерь, и уехать отсюда.

E.M.: Невероятно, как по-сумасшедшему менялась ваша жизнь за последние несколько лет.

B.P.: Моя жизнь всегда была такой, я никогда не сопротивлялся переменам. И я всегда знал, что когда-нибудь моя жизнь примет именно такую форму.

E.M.: Дети изменили ваше отношение к выбору фильмов, над которыми вы работаете?

B.P.: Да, конечно. Они их когда-нибудь увидят, поэтому я должен отвечать за то, что делаю.

E.M.: Про какой фильм вы могли бы сказать: «Это было сделано правильно в правильное время»?

B.P.: Мне кажется, что я никогда не думал в таком духе, потому что мне нужно сохранять веру в то, что, все работает на тебя в какой-то степени – необходимы поражения, чтобы нащупать ориентиры на будущее. Но я могу сказать, что мне лично любопытно: если я доживу до глубокой старости и оглянусь назад, и взвешу все свои решения, мне было бы интересно узнать, как бы я все это подытожил….У меня есть несколько направлений, которые я хотел бы исследовать после «Бенджамина», но сейчас я не хотел бы говорить, что это. Я лучше пойду и сделаю, вы узнаете, если у меня получится.

E.M.: Есть ли какой-то инстинктивное чувство, которое говорит вам «Это верно»?

B.P.: Да, возможно, это вызывает желание объяснить что-нибудь в вашей жизни. Как работа в «Вавилоне», без сомнений.

E.M.: И как в «Калифорнии»?

B.P.: Да, но сценарист откровенно возненавидел то, что я сделал. Сценарий был написан в духе Мартина Шина в «Badlands» (1979), а я все сделал по-другому. Не смотря на это, мне понравилось.

E.M.: Случалось ли когда-нибудь прежде, что вам говорили, что вы делаете что-то, что не было прописано ролью?

B.P.: Да - Энджи. (Оба смеются) И давайте сейчас оставим это в покое.

E.M.: Когда сценарист говорит такое, как сильно это влияет на вашу работу? Достаточно ли того, что вы сами довольны тем, как сыграли?

B.P.: Да, это мой собственный барометр. С годами становишься как бы ближе сам к себе. За последние пять лет я это очень хорошо понял, я лучше осознал, что я из себя представляю, как я сам подхожу, приноравливаюсь к ситуации - в противоположность попыткам подражать кому-то. Хотя я и подражаю Де Ниро все время – я никогда не смогу им стать.

E.M.: Что вас больше привлекает – когда человек пытается себя контролировать или когда позволяет эмоциям захлестнуть себя?

B.P.: Если серьезно, и то, и другое, во мне происходят колебания между этими двумя моделями поведения, но первое сейчас имеет большее значение, потому что я стал старше.

E.M.: Ну, и это то, что вы сделали в «Вавилоне», верно? Ваш герой все пытается держать под контролем.

B.P.: Да, и меня действительно встряхнул последний момент, меня словно осенило понимание того, как близко он подошел к той черте, когда можно потерять все. И это была та идея, которая встревожила меня.

E.M.: А как это смотреть на свою игру? Вы можете сказать, когда вы растворились в роли и полностью слились с персонажем?

B.P.: В самом конце – последние три или четыре сцены.

E.M.: Расскажите мне о «Джесси Джеймсе» (выходит позже в этом году)

B.P.: Мне нравится название: «Убийство Джесси Джеймса трусом Робертом Фордом». Я обожаю его. Это гораздо более душевная история - мне такое нравится в последнее время, и там еще есть такой исследующий аспект. Это была работа с режиссером Эндрю Домиником, и фильм рассказывает много о славе, о поиске славы без реального осознания ее последствий. И мой герой – он загнан в две ловушки - ловушку своего внешнего вида и того факта, что находится на распутье, и пожалуйста, не надо проводить никаких параллелей, потому что я себя не чувствую заложником своей внешности. Но, конечно, капкан, в который попадаешь, став известным, я очень хорошо понимаю.

E.M.: Вам, наверное, было интересно также сыграть одну из первых американских медиа звезд, который разрывался между тем, как люди его воспринимали и тем, кем он в действительности являлся.

B.P.: Да, но это еще и был великолепный сценарий.

E.M.: Пока мы говорили, я подумал о том, что Роберт Дювалль тоже должен быть близок вам, т.к. он все время мечется между двумя полюсами, о которых вы говорили.

B.P.: Возможно немного, но в нем так много любви в подтексте…Я имею в виду Дювалля в «The great Santini» (1979) – вы можете видеть кем он является на самом деле (несмотря на невозможность выражать свои чувства) и это то, чем он меня покоряет. Я из Миссури, и у нас подобные вещи – это то, что читается между строк.

E.M.: В период вашего восхождения разговоры о чувствах также были не приняты?

B.P.: Нет, и я не уверен, что я когда-нибудь смог бы чувствовать себя в этом комфортно.

E.M.: И как это повлияло на ваши отношения с детьми?

B.P.: Я стараюсь ничего не скрывать от своих детей. Выкладывать все карты на стол, чтобы не было недоразумений.

E.M.: Все знают о вашем пристрастии к архитектуре. Какие здания или строения вам нравятся?

B.P.: Ой, мне много чего нравится. Знаете, меня спрашивают, буду ли я когда-нибудь режиссировать, так по мне, я бы лучше строил. Это ведь очень похоже на работу режиссера, потому что вы прогуливаетесь среди произведений искусства, вы живете в них, вы окружены ими, и это действительно захватывает.

E.M.: Вам действительно не интересно попробовать себя в режиссуре?

B.P.: Нет, не то, чтобы у меня не было к этому никакого интереса, но мне кажется, что у меня бы просто начала ехать крыша. Нужно быть таким перфекционистом. К тому же я доволен тем, насколько я вовлечен в кинопроизводственный процесс.

E.M.: Да, вы же были сопродюсером «Отступников», римейка одного из моих самых любимых Гонг-Конгских фильмов «Internal Affairs»(2002).

B.P.: Да, я работал над этим проектом два с половиной года. Мы дрались за этот фильм, и потом нам удалось заполучить в него сценариста Уильяма Монахана.

E.M.: Вы не хотели сыграть в нем?

B.P.: Как только Скорсезе взялся его режиссировать, я подумал, что будет лучше, если главные герои будут молодые ребята, только начинающие жить, только оперившиеся, голодные до жизни. Мне показалось, что я слишком старый для такой роли.

E.M.: Вам нравится быть продюсером?

B.P.: Да, это мне действительно нравится. Мне нравится думать, что мы можем выпустить фильм, который иначе никто бы никогда не увидел, и мне нравится видеть, как все складывается. Это абсолютно не окупается, и это адский труд, но это доставляет мне удовольствие.

E.M.: Мне кажется интересным то, что в «Internal Affairs» не пытаются объяснить психологическую предысторию героев, но зато в «Отступниках» этому уделено большое внимание. И в этом, на мой взгляд, основное различие между американским и азиатским кинематографом, где они как бы говорят «Это кино, просто смотрите его».

B.P.: Верно, и иногда мы увлекаемся слишком большими объяснениями. Конечно, мы не трубим о своем искусстве рассказывать истории (в нашей стране). Но мы определенно потеряли некое очарование. Лично для меня, фильм хорош, когда вы можете наполнять историю вашим собственным жизненными опытом.

E.M.: И это то, что привлекает вас в кино, и то, что заставляет создавать кино – такое, в котором вы не отвечаете на все вопросы.

B.P.: Да, и это ошибка – пытаться сказать, кем является герой в первые пять минут фильма. Я разругался в хлам из-за этого со студией.

E.M.: Т.е. вам нравится делать такие фильмы, с которых аудитория уходила бы, все еще пытаясь понять, обдумать фильм.

B.P.: Да, это потому, что в детстве на меня так повлиял кинематограф – он давал мне толчок думать надо многими вещами. И знаете, возможно, я идеалист, но мне иногда кажется, что, создавая фильмы, я могу сделать что-нибудь подобное для кого-нибудь, сидящего в маленьком кинотеатре в Оклахоме, и это могло бы удивить и развлечь его. Ну, вы знаете, для каждого человека это свое – то, что он ценит и во что верит.