Элтон Джон: Фортепиано — самый нелепый инструмент в рок-н-ролле

Интервью журналу "The Observer" (ноябрь 2006)

Время и место: Дом Элтона Джона на юге Франции, 21 августа, 2006 г.

Джейк Ширс: Итак, этот номер журнала посвящен теме геев. Что ты думаешь об этом?

Элтон Джон: И что же я об этом думаю?

Д.Ш.: Если честно, я бы не стал делать этого…

Э.Д.: Ты бы не стал делать целый номер про музыку геев?

Д.Ш.: Я бы не стал делать этого, если бы не делал это с тобой, но мой вопрос в другом: что ты думаешь о том, что в первую очередь «гейство» является темой?

Э.Д.: Ну, так быть не должно. Ничто не должно быть объектом пристального внимания, когда дело касается сексуальности, но тот факт, что это явление все-таки существует - думаю, это хорошо. Сейчас музыка представляет собой такую форму искусства, [где] люди [чувствуют себя] комфортно для совершения каминг-аута, особенно в Британии, а не в Америке, где впереди всех - ты. [Вместе с] Энтони и The Johnsons, Scissor Sisters и Руфусом [Вейнрайтом] у вас есть три больших таланта, которые вышли и сказали: «Мы - геи и это для нас не проблема, и ни для кого не должно быть проблемой» - и это замечательно. Все трое пишут замечательную музыку и они все такие разные.

Д.Ш.: Да. Но в случае в Энтони и Руфусом - исключая тот факт, что они гомосексуалы - однажды люди посмотрят в прошлое, на это время и на ту музыку, которую они сочиняют, и поймут, что эти музыканты являются голосами своего поколения, независимо от сексуальной ориентации.

Э.Д.: Совершенно верно - их голоса и таланты значат многое. Для меня Руфус - он вроде Гершвина, а Энтони… я не знаю, какого он типа, но это его собственная [смеется] музыка, которая вне времени. Если ты сочиняешь великолепные песни со смыслом и чувствами, они будут жить вечно, потому что песни - это ключ ко всему. Песни переживут артиста и будут жить вечно, если они хороши сами по себе.

Д.Ш.: Я подарил диск Энтони своей двоюродной сестре Джеки Сью, которая, в общем, баптистка с Юга… и он ей нравится. Если бы я сказал: «Ну, это огромная безумная трансуха, играющая на пианино и поющая песни о том, как хочет стать девушкой» - тогда она бы подумала, что это не стоит ей слушать, но на самом деле в этих песнях есть то, что может тронуть даже её.

Как всё было, когда ты начинал? В какой момент ты осознал свои гомосексуальные наклонности?

Э.Д.: Возможно, в школе, хотя когда я играл в своей группе Bluesology вместе с Лонг Джон Болдри (Long John Baldry), я даже и подумать не мог, что он гей - а он самый «гейский» гей из всех, кто приходит на ум. Он был скандальным, пёстрым, манерным, забавным. В сексуальном плане я «припозднился» - до 23-х лет, до момента секса с мужчиной у меня не было вообще никакого опыта. После этого я поспешно наверстывал упущенное. Теперь я жалею, что в возрасте 14, 15 или 16 лет ничего не было - ведь это такой захватывающий возраст для секса.

Д.Ш.: Я раскрыл свою ориентацию в 15 лет и был в этом плане весьма активным подростком.

Э.Д.: Что ж, я тебе завидую. Я вырос в 50-е и ранние 60-е годы, весьма консервативное время, у меня не было никакой информации о сексе или чем-нибудь таком, об этом просто не говорилось, особенно в Британии. Я гулял с подругами в школе, потому что так делали все. Долгое время никаких экспериментов в области секса у меня не было.

Д.Ш.: А что ты подумал, когда Литл Ричард и Либерейс (Liberace) признались в гомосексуальности, ведь тогда ты был еще юным?

Э.Д.: Я не думал о них как о геях, ведь ничего не знал о «гействе» или гомосексуальности. Они казались мне яркими и потрясающими людьми, и я любил их, каждого по-своему. В том, что я делаю, есть частицы каждого из них. Фортепиано - это такой неуклюжий инструмент, но эти люди делали так, что это становилось неважно, ведь они были больше, чем жизнь. Когда Литл Ричард вставал и играл на фортепиано - это было здорово, а Либерейс использовал канделябры, носил умопомрачительные кольца и обладал даром красноречия. Фортепиано - самый нелепый инструмент в рок-н-ролле, но они преодолели это, так же, как и Джерри Ли Льюис. Но эти двое - они были стопроцентными геями. Я вспоминаю и думаю: каким же я все-таки был наивным.

Д.Ш.: Точно так же, как и все остальные. Когда речь идет о Либерейс и Литл Ричарде - их «голубизна», конечно, повлияла на присущие им артистизм и личность, но их ориентация не имела никакого значения.

Э.Д.: Ориентация была так очевидна в Либерейс, когда я вспоминаю о нем. Он выглядел гораздо «голубее» [чем Литл Ричард]. Во мне есть много от Либерейс как от артиста-гея, но я ведь и не скрываю свою ориентацию. Во многом моя публика такая же, как и у Либерейс, и в то время ей было наплевать. Думаю, это просто здорово.

Д.Ш.: Мне кажется, в этом отношении нам повезло как группе. Людям по большому счету всё равно, когда дело доходит до этого.

Э.Д.: Особенно когда вы впервые сделали рывок в Британии. Думаю, если ты честен и открыт, когда ты ведешь себя как с подобными себе, Фредди Меркьюри и кучей других, это нравится людям. Мы живем в обществе, где каждый популярный артист или телеведущий - гей. В годы моей молодости шло радио-шоу с Кеннетом Уильямсом [«Round the Horne»], которое в те годы было просто возмутительным, но люди обожали его. Не думаю, что они понимали, насколько возмутительно было слушать всё это, но они любили его. В 50-е и 60-е ведущие были очень «голубыми» и шокирующими. Он даже говорил на «полари» [итальянский сленг маргиналов, популярный в гей-субкультуре Британии в 60-е годы - прим. перев.], и это было столь вызывающе, потому что было манерно, хотя я этого и не осознавал.

Д.Ш.: Думаю, в конце концов, геи в каком-то смысле культивируют свое особенное чувство юмора, отличное от «натуралов». Все мы проходим через одно и то же, и это способ справиться со всем этим…

Э.Д.: По-моему, британский юмор очень жесток, точно также как и гей-юмор. Думаю, они идут рука об руку и удачно перемешиваются в Англии. Мне кажется, что в Англии так много комедиантов-геев, которых хорошо принимают, потому что британский юмор весьма беспощаден. Я обожаю это. Это мой самый любимый вид юмора: если он не безжалостный и не смешной, то по-настоящему такой юмор не пробирает. В Британии так сложилось исторически, что комедианты - неважно, геи или натуралы - весьма безжалостны.

Д.Ш.: Согласен. Можно пойти посмотреть шоу трансвестита, у которого самые плохие шутки в мире, но все равно там есть нечто…

Э.Д.: Я обожаю трансвеститов и их представления - эти люди обладают таким характером и храбростью. Какое мужество! Мне нравятся мужественные люди.

Д.Ш.: Когда, например, кто-нибудь вроде [американского комика] Джастина Бонда выходит и сжигает на сцене американские флаги - это очень опасно и на самом деле отважно. Я слежу за событиями этим летом и прошлых лет - мне кажется, мировая политика существенно изменила гей-движение. Мы на пороге мировой войны, происходят такие ужасные вещи во время стычек на религиозной почве…

Э.Д.: Думаю, религия всегда пыталась обратить ненависть в сторону гомосексуалов. Религия пропагандирует ненависть и злобу по отношению к геям. Но я знаю множество христиан, которые являются геями и любят свою религию…

Д.Ш.: Моя мать - христианка, и она любит меня. Вся моя семья со стороны матери - христиане, и у меня нет никаких проблем с этим. Я просто думаю, что нам нужно перестать волноваться насчет про-гей движений и начать волноваться о фундаменталистских движениях. Вопрос не в том, как нужно относиться к гомосексуалам, а в том, как нужно относиться ко всем людям в целом.

Э.Д.: Ты сам это предложил, Pet Shop Boys и я должны выступить на концерте во время российского гей-прайда. Мне кажется, это прекрасная идея, потому что в странах [бывшего соцлагеря], таких как Польша, Латвия и Россия, существует громадное анти-гей движение, не последнюю роль в зарождении которого сыграла церковь.

Д.Ш.: Да, очень важно сделать что-то подобное, потому у такого человека как ты есть возможности. Ты можешь поехать в такую страну [как Россия] и, по крайней мере, дать понять, что мы обращаем внимание па происходящее там и следим за всем этим.

Э.Д.: Совершенно верно. Я не терплю расизм или ненависть, основанную на религии; в людях так много, твою мать, негатива. Раньше в чулан заталкивали геев, теперь пытаются сделать то же самое в отношении [некоторых] верующих. Как музыканты мы должны попытаться объединить людей. Твоя идея о концерте на московском гей-прайде - замечательная.

Д.Ш.: Я уверен, это будет первый гей-прайд, в котором участвуют Scissor Sisters.

Э.Д.: Я тоже никогда не участвовал в гей-прайдах - меня всегда просили, но я никогда не оказывался на месте, всегда был в разъездах. Я был на Евро-прайде и мне очень понравилось, но наступает время, когда нужно действовать решительно. Я не выступал открыто против ВИЧ/СПИДа, потому что в то время был в наркотическом турмане - хотя кругом умирали мои друзья - я не был на переднем крае, хотя должен был. Возможно, в следующем году нам нужно всем вместе поехать в Москву, если нас примут. Может статься, нас не захотят видеть!

Д.Ш.: А мы всё равно поедем.

Э.Д.: Мы будем стоять до конца - даже если нас будут атаковать старушки!

Д.Ш. (смеется): Но играть на мероприятии, посвященном только геям - для меня это шаг назад. Я не хочу играть на гей-событиях, потому что не хочу, чтобы приходящие зрители думали, что они - не часть остальной публики.

Э.Д.: Это тоже самое, когда в гей-клубы не пускают женщин, говоря «ну что ты, мы же должны быть вместе» - вот что я, мать твою, ненавижу.

Д.Ш.: Я не люблю, когда на вечеринке одни геи - мне не хочется оставаться там. Если на празднике нет чудесных сексуальных женщин - это не праздник.

Э.Д.: Мы так долго были в изоляции [, что слились в одно целое].

Д.Ш.: В Берлине множество гей-клубов, куда ходят как геи, так и сексуальные натуралы-мужчины и женщины. Мне кажется, это гораздо более сексуально.

Э.Д.: А мне кажется, что это просто более гуманно. Мы все должны быть вместе. У меня есть совершенно наивная идея о том, какой должна быть жизнь - это идеалистическая идея, но она совершенно целостная. Нам нельзя всё время думать о геях как о гонимых; нам также нельзя думать о мусульманах как о [гонимых] из-за фундаментализма, который существует в исламе. Мусульманам нужно действовать, начинать говорить об этом. Нельзя судить книгу по обложке.

С моей точки зрения религию нужно полностью запретить, хотя в ней есть и некоторые прекрасные моменты. Мне нравятся идеи в учении Иисуса Христа и прекрасные истории об этом, которые я обожал в воскресной школе, я собирал маленькие наклейки в свою книгу. Но реальность состоит в том, что организованная религия, кажется, не работает. Она превращает людей в полных ненависти леммингов и на самом деле далека от сострадания.

Мир вплотную подошел к Третьей мировой войне, а где наши лидеры каждой из религий? Почему они не собираются в конклав, почему не выступают вместе? Я говорил про это после событий 11-го сентября, и люди смотрели на меня как на сумасшедшего: почему нет [встреч религиозных лидеров] вместо эскалации насилия? Единственный путь - это диалог. Соберите всех вместе от каждой религии и скажите: «Слушайте, так дальше нельзя. Почему существует вся эта ненависть?»

Все мы - дети Божьи, нам нужно поладить друг с другом, а [религиозные лидеры] пусть показывают пример. Если же они не сделают так, кто сделает это за них? Но они не станут делать этого, и музыкантам или кому-то другому придется заниматься этим. Это примерно то же самое, что пацифистское движение 60-х - музыканты достучались [до людей], давая концерты против войны, но мы больше не занимаемся этим. Мы собираем средства для Африки и всё в том же духе, но я думаю, что важнее всего - мир. Если бы Джон Леннон был жив, он бы истово возглавил это движение.

Д.Ш.: Моя мать всегда сердится, когда я в прессе даю политические комментарии, а меня это бесит, потому что я говорю ей: «Я не могу быть ни на одной из сторон в любой войне, и я не буду». Я против войны и громко выражаю свои протесты.

Э.Д.: Я полностью против войны, но насилие - это часть существования человечества, и оно будет происходить, но как музыкантам, думаю, нам нужно взять на себя ответственность и сказать: «Держитесь!».

Д.Ш.: Как события во Вьетнаме повлияли на тебя, когда ты начинал?

Э.Д.: Это происходило, когда я впервые приехал в Америку, я вспоминаю концерт в Kent State University по прошествии шести недель после того, как студенты были убиты там [в 1970 году] - это было очень странное чувство, очень. Я застал лишь конец всего этого, а моя карьера началась как раз в тот момент, когда Никсон приказал вывести войска. Первый трек на нашем новом альбоме назывался «Почтовые открытки от Ричарда Никсона».

Люди больше не протестуют на улицах, они сидят в своих интернетовских блогах. По всей видимости, они протестуют в сети, но это не [достаточно] хорошо. Нужно выходить, быть на виду, озвучивать свой протест, и это нужно делать снова и снова. Люди стали апатичными. Когда Британия решила присоединиться к войне в Ираке, в Лондоне прошел огромный марш, про который Тони Блэр в интервью заявил, что «люди, которые сегодня вышли на марш - их руки скоро будут в крови». Позже он сам получил под зад за свои слова.

Мы не можем решать долбанные проблемы за всех на Западе. То, что мы натворили [в Ираке], ускорило неизбежную гражданскую войну после того, как Хусейн покинул свой пост. Я не знаю, как решать эту проблему. Но я знаю, что как музыканты - геи или натуралы - мы должны собраться вместе и пропагандировать мир. Мы пропагандировали [против бедности], но когда ты выступаешь на концерте, иногда они забывают о своих эмоциях: в этом сила музыки и спорта - лишь эти две вещи могут сделать подобное.

Д.Ш.: Думаю, это политическое действие. Проводить подобные мероприятия - это политическое действие. Мы только что отыграли в Сербии вместе с Pet Shop Boys пару недель назад, и ощущение от этого было безумное - мы играли для людей, которые чувствовали, что преодолевают период притеснений. Всё было заряжено электричеством. Это были люди, которые ничто не принимали за должное, и ты ощущал, как это носилось в воздухе. Это было восхитительно. В какой-то момент мы вскарабкались на башню, где диджействовал Джеф Миллз - мы посмотрели на этот ров, в котором было, кажется, 100 тысяч людей, и радость, которую ты ощущал от вибраций этой толпы, была не похожа ни на что другое. Это так вдохновляет.

Э.Д.: Музыка обладает силой исцеления. Она обладает возможностью на пару часов вытащить людей из привычной «скорлупы».

Д.Ш.: Прошлым летом мы играли в Ирландии, и со мной произошло нечто совершенно странное: к нам за кулисы пришли мать, отец и сын…

Э.Д.: …и ты трахнул их всех сразу… (смеется)

Д.Ш.: Нет, неправда.

Э.Д.: (продолжает смеяться - неприлично долго)

Д.Ш.: Нет, неправда - [сыну] было 18.

Э.Д.: Легальный возраст…

Д.Ш.: Они попросили автограф у меня, а мой парень, Крис, тоже был там, и в какой-то момент - я точно не помню, о чем мы говорили - я упомянул моего бойфренда, а они так возмутились и сказали: «Только не при нашем сыне». Я ответил: «Вы говорите с геем и находитесь за кулисами моего шоу. Ничего такого здесь нет, но если у вас с этим проблемы - вам не следует здесь находиться». Я посмотрел их сыну прямо в глаза и сказал: «Гомосексуальность - это не преступление».

Э.Д.: А они что?

Д.Ш.: Я им улыбнулся, а мать извинилась. Это застало меня врасплох, но я подумал, что это не к добру и, посмотрев на мальчика, сказал: «Твой отец не прав». Это был очень странный момент.

Э.Д.: Ты очень смелый, наверное, я сам так бы не смог. Люди приходят ко мне, и я как королева-мать. Никогда не возникает таких проблем. Не пойму, в чем дело - люди относятся ко мне с почтением. То же самое произошло, когда мы с Дэйвом [Фёрнишем] регистрировали гражданское партнерство - я ожидал каких-то неприятностей, но ничего не было.

Как пара мы с Дэйвом воспринимаемся как приемлемый облик «голубизны», и это здорово. Мне нужно использовать это преимущество и сделать всё от меня - или нас - зависящее, чтобы попытаться и исправить положение в России и в Польше. Я отправляюсь в Польшу через две недели, чтобы выступить с речью там, потому что ситуация не слишком хорошая. Если я состою в совете Amnesty International, то не могу просто сидеть и молчать. Это не вопрос о геях, это вопрос о правах человека.

Я буду бороться за них, тихо за кулисами или громко - даже если меня посадят в тюрьму. Я не могу просто сидеть сложа руки, это больше мне не по нутру. В конце концов, мне уже почти 60. Я не могу просто сидеть и слепо игнорировать всё это, и я не буду.

Русский перевод: Руслан Поршнев

Читай также