Мэл Гибсон: Это мой фильм

В жизни каждого бывают минуты, когда кажется, что бьешься головой о стену. Именно это случилось со мной двенадцать лет назад. Я переживал экзистенциальный кризис и задавал себе тысячу вопросов. Я был, как выжатый лимон, - не то чтобы физически устал, нет, я сам себе был противен. Известно, что страдание - предвестник перемен. Я как бы оглянулся назад, и это позволило мне пересмотреть веру, в которой я был взращен.

- Вы говорите, что потребность сделать "Страсти Христовы" возникла в результате духовного кризиса, который вы пережили...

- В жизни каждого бывают минуты, когда кажется, что бьешься головой о стену. Именно это случилось со мной двенадцать лет назад. Я переживал экзистенциальный кризис и задавал себе тысячу вопросов. Я был, как выжатый лимон, - не то чтобы физически устал, нет, я сам себе был противен. Известно, что страдание - предвестник перемен. Я как бы оглянулся назад, и это позволило мне пересмотреть веру, в которой я был взращен1. Так я заинтересовался страстями Господними как основой христианской веры. Я начал внимательно изучать теологию, прочитал массу книг, проповедей, советовался с экспертами. Многие мои нынешние хулители утверждают, что я поступил безответственно. На самом деле я собирал документы в течение двенадцати лет.

- Какую цель вы преследовали, снимая картину?

- Мне надо было излечиться от моих ран. Мне следовало это сделать. Такие гении, как Микеланджело или Леонардо да Винчи (я, разумеется, не сравниваю себя с ними), были греховными, слабыми людьми, а сотворили великие произведения. Снимая свою версию Страстей, я старался опереться на то лучшее, что есть во мне, извлечь это лучшее на свет Божий откуда-то из глубин моей души. Я не говорю, что излечился, что до конца очистился. Трансформация происходила постепенно, и у меня все еще полно недостатков. Но, мне кажется, я нахожусь на правильном пути

- Существуют разные толкования Писания. Ваше привело к тому, что иные сочли ваш фильм антисемитским.

- Писание всегда вызывало полемику. Если мой фильм вызывает полемику, вина в том не моя, а самого Евангелия. Ибо мы с моим сценаристом опирались на четыре книги - от Матфея, Марка, Луки и Иоанна. Я верю в их истинность. Что, конечно, не исключает мое личное толкование. В Книге нет намека на существование Марии, которая вытирает кровь Иисуса, нет явления к нему дьявола. Но ведь я не претендую на создание "Евангелия от Мела" - я просто, мне кажется, как художник имею право на художественную интерпретацию.

- Вы прислушивались к критическим замечанием специалистов во время съемок?

- За пять месяцев я сто восемьдесят миллионов раз переделывал картину! Но то же было и на "Храбром сердце". Главное было - сделать фильм таким, как мне хотелось.

- Вы изъяли из картины фразу: "Кровь его на нас и на детях наших".

- И это дало основание противникам "Страстей" утверждать, будто я верю в проклятие, посланное на головы всех евреев, а это ложь! Следуя своей вере, я люблю все народы и все религии. Но я понимаю эти страхи и не хотел бы дать им пищу. К тому же есть непростые теологические нюансы, которые потребуют много времени для объяснения. Мне не хотелось, чтобы картина была истолкована как попытка разъяснить, как умер Христос. Фильм не об этом! "Страсти" - это картина о вере, о надежде, о любви и прощении. Ее основная тема - смерть Христа, который пожертвовал собой ради спасения всех людей от грехов. Согласно моей вере, мы все повинны в смерти Христа. Мы, все человечество. К сожалению, всегда найдутся святоши и дураки, способные исказить основы религии. Именно поэтому я изъял из диалога фразу, не раз на протяжении двух тысячелетий служившую оправданием для преследования евреев. В фильме просто не было возможности разъяснять все эти тонкости.

- Вы говорили, что после "Страстей" не надеетесь получить работу в Голливуде.

- Это была шутка - в ответ на разговоры, что картина погубит мою карьеру! Разумеется, я ждал, что "Страсти" вызовут полемику, как это бывает всякий раз, когда художник берется за такую тему, но я не ожидал подобного размаха гонений. Некоторые близкие мне люди отвернулись от меня. К счастью, не все.

- Вы не предвидели столь бурной реакции?

- Нет. Даже не предполагал, что на меня начнут нападать еще до начала съемок и что фильм будет осужден еще до того, как его увидят зрители. Я старался сохранять спокойствие, но последний год оказался трудным. И сегодня есть те, кто говорит, что я спровоцировал шум ради рекламы. Ложь! Вряд ли найдется человек, которому доставит удовольствие видеть свое имя оплеванным на первых страницах газет, ведь не только меня, но и мою семью обвиняли в антисемитизме.

- Фильм полон насилия. Почему?

- Кровь и насилие были необходимы, чтобы показать жертву Христа, невероятную муку страдания, на которую он пошел из любви к людям. Ни один прежний фильм не показывал всю масштабность этого поступка. Чтобы достичь правды, мне надо было, чтобы зритель оказался на грани выносимого. Я держал зрителя за руку, я не переходил эту грань - старался, во всяком случае. Что касается насилия на экране, то в показе его я не одинок. Почему нападают на меня, а не на Тарантино с его "Убить Билла"?

- Актеров Джеймса Кевизела (Христос) и Майю Моргенштерн (Мария) вы выбрали сразу?

- Я впервые увидел Джеймса в "Красной линии", и его лицо запомнилось мне. В нем есть невинность, простота, сила... Меня только смущало, что он мало известен. Румынскую еврейку Майю Моргенштерн я увидел сначала на фотографии. Потом в "Седьмой комнате" венгерки Марты Мессарош, фильме о Дахау, и влюбился в нее, в ее взгляд, отражающий все, что происходит в душе героини. Оставалось только включить камеру. Было важно также собрать актеров, представляющих разные национальности и религии.

- Вас вдохновляла живопись? Или кино?

- Я просил моего главного оператора Калеба Дешанеля использовать освещение, отсылающее к шедеврам Караваджо. Я также был вдохновлен жестокостью некоторых его религиозных полотен. Влияние кинематографа, разумеется, я не отрицаю, но речь идет не о религиозных картинах, скорее, о вестернах. Я снимал арест Христа в Гефсиманском саду, как сцену из вестерна.

- Вы намерены пожертвовать часть своих доходов церкви?

- Я никогда не говорю о деньгах. Как я с ними поступаю, касается только меня и того, наверху. (Указывает на небо.)

- Церковь, которую вы построили около Малибу, открыта для всех?

- В общем-то, это приватное место, где я молюсь, как мне нравится. К счастью, я живу в стране, где это возможно. И всё. Я ни к кому не собираюсь подлизываться.

Читай также