Как страшный сон: Гафт сыграл Сталина в собственной пьесе
На сцене "Современника" драматургия Гафта встретилась с режиссурой Виктюка
2009-02-02 / Григорий Заславский - завотделом культуры "НГ".
Несколько слов о публике: как обычно, в «Современнике» на премьере было много узнаваемых лиц. Александр Шохин, Михаил Прохоров, Эдуард Дворкович, Евгений Примаков, Вячеслав Зайцев, Ирина Мирошниченко, Павел Каплевич, среди зрителей было по меньшей мере два народных артиста, сыгравших, вернее, играющих Сталина, – Игорь Кваша и Сергей Юрский.
Несколько слов о том, чем... загромождена (это, вероятно, и требовалось от художника Владимира Боера) сцена: красная с золоченым гербом СССР трибуна, лестница на колесиках с небольшим балкончиком (часть спектакля проходит там, наверху), и много, очень много изображений вождя – репродукции известных картин, в рамах и без, профили, исполинская фигура во френче и с маршальскими погонами. И в центре всего этого – два немолодых актера: Гафт, которому всё это приснилось и который берет на себя роль вождя, обозначая перемену легким акцентом, и Филиппенко, которому достаются почти все прочие роли – Эдварда Радзинского, Георгия Константиновича Жукова, Михаила Жванецкого и др.
Пьеса Гафта по отношению к Радзинскому местами (повторяю, это – мое ощущение) – оскорбительная. Встреча с вождем всех народов происходит ночью, в архиве. «Эдик» первым делом отпрашивается в туалет, а по возвращении слышит из уст верховного: «Поправьте все-таки штаны, а то все прелести видны». В финале Сталин довольствуется обещанием: «Я всё исправлю и перепишу...»
Любопытно сравнить историю, которую рассказывает Гафт, то есть его пьесу, с повестью Леонида Зорина «Юпитер», у которого так называется драма о судьбе Сталина, то есть это – сюжет из жизни театра, где ставят спектакль о Сталине. Завязки, к слову, – схожие, у Гафта даже есть соответствующие строчки: «Теперь я в нем живу, а он живет во мне». А вот дальше дороги расходятся. Вживаясь в роль Сталина, герой-актер в повести гибнет. Сперва – в переносном смысле, в финале – в буквальном. У Гафта Сталин является, напротив, тем Юпитером, который не только рассылает направо и налево (то в Радзинского, то в Зюганова, то в Жванецкого) громы и молнии, – он вершит свой Страшный суд, и – как Бог – уже, разумеется, вырастает над нашими убогими земными представлениями о Зле и Добре.
То есть первое, что вызывает внутреннее сопротивление: неуважительное, мягко скажем, отношение к Радзинскому, а чуть позже – к Зюганову. И Радзинский мне не друг и не брат, тем более не друг мне, не брат (и даже не дальний родственник) Зюганов. Но... Как говорится, пожалуйста, в рамках приличий. В спектакле смех вызывает, когда Зюганов-Филиппенко приветствует такое положение вещей, при котором «есть женщины и никакого б...ва». Но, согласитесь, в реальной жизни лидер КПРФ если и смешон, то совсем не этими заявлениями. Я даже и не знаю, например, пользуется ли он ненормативной лексикой или нет (если узнаю, что вовсе не пользуется, не стану его любить больше)...
Воображаю себе сейчас умного читателя, который в этом месте или много раньше останавливается, чтобы сказать: дурак, это же – фантасмагория, что за претензии?!
Повторяю: не всякая фантазия заслуживает публичного исполнения. Для некоторых, к слову, у «Современника» имеется вполне достойное экспериментальное пространство Другой сцены. И... Да, там идет спектакль под названием «Полет черной ласточки», где Сталина играет Игорь Кваша. Перед самой премьерой Кваша не шутя делился сомнениями: если, мол, Сталин получится у меня положительным героем, я прекращаю играть... Казалось: бред. Актер не должен так глубоко задумываться. А сейчас, глядя на Гафта, соглашаюсь: Кваша-то был прав. Вполне возможно, что Гафту думалось, будто он предупреждает об опасности (в спектакле даже звучат нарезанные фрагменты в защиту Сталина из телевизионного проекта «Имя Россия»), но получается, по-моему, наоборот. Сталин – крупнее всех прочих. Убедительнее. Сильнее. И – выше. В целом получается – и не очень смешно, и опасно. Так, во всяком случае, мне показалось. Другие, возможно, восприняли эту историю и легче, и совсем в другом смысле.