Инна Чурикова и Дмитрий Певцов спели историческую драму от Марины Гаевской

Пьеса Голдмена «Лев зимой», написанная в середине 1960-х, относится к тому разряду хорошо сделанных пьес, которые всегда необходимы в сложном театральном хозяйстве. Впечатляющий исторический фон (действие происходит в Рождество 1183 года), громкие имена действующих лиц (Ричард Львиное Сердце, французский король Филипп, королева всех трубадуров Алиенора Аквитанская, английский король Генрих II Плантагенет и т.д.); инцесты, измены, заговоры, содомия, государственные интересы… Но главное – прекрасно выписанные роли, сложно разворачивающиеся с моментами бурных взрывов и крупных планов, роли, заставляющие актерское сердце биться быстрее.
Изначально предполагалось, что пьесу будет ставить в «Ленкоме» известный болгарский режиссер Александр Морфов, а Генриха сыграет специально для этого вернувшийся на подмостки Алексей Серебряков, но режиссер от постановки отказался, а вслед за ним ушел из проекта артист. В результате был приглашен Глеб Панфилов, который, не мудрствуя лукаво, последовал совету «Любовного кодекса» Алиеноры Аквитанской (фрагменты из него напечатаны на ленкомовской программке): «Истинный любящий не считает хорошим ничего, кроме того, что должно понравиться его возлюбленной».
Переориентация пьесы Голдмена с центральной фигуры короля на фигуру королевы стоила довольно дорого: пришлось выкинуть ряд важных сцен, провисли без объяснений важнейшие сюжетные линии (скажем, вся линия французского короля). Освободившиеся пустоты режиссер заполнил довольно сомнительными танцами и специально написанными Мариной Саускан вставками рэпа. «Корона у нас одна – пошли все на», – гордо скандируют королевские сыновья под аккомпанемент расположившегося на авансцене оркестра PATAPAN (богатое рифмами «пошли все на» повторяется с редкой навязчивостью).
Вскоре в музыкальных вставках даже начинает просматриваться определенная временная закономерность, похоже, Глеб Панфилов уверен, что дольше пятнадцати–двадцати минут зрители драматического действия не выдержат: надо чем-то развлекать.
В ленкомовской постановке, помимо музыкальных развлечений сомнительного уровня, публику радуют обнаженной натурой: спектакль начинается с утреннего пробуждения сладкой парочки – Генриха и французской принцессы Эллис (публика может воочию и в деталях убедиться, что король еще находится в самом расцвете сил, а принцесса дивно сложена). Развлекают зрителя и пышным набором разного рода реквизита: мечами (то и дело колотящими по ногам своих владельцев), кольчугами, коронами, драгоценностями, кубками, меховыми покрывалами…
Но весь этот пышный антураж, позаимствованный из каких-то пыльных времен, кажется ненужным, избыточным, мешающим вглядеться в суть простой и страшной истории супружеской пары, когда-то создавшей новое царство своей любовью, а теперь разрушающей все вокруг своей враждой.
Прекрасная Инна Чурикова, умеющая царствовать на сцене даже в роли Бабы яги, – на удивление статична в роли королевы. Из всего богатого арсенала средств артистка использует два-три приема: бешено сверкающие глаза и неискренняя улыбка, растягивающая застывшее лицо. Можно поверить в ум этой Алиеноры, но невозможно – ни в ее любовь к мужу, ни в ее привязанность к сыновьям, ни в ее заботу о благе страны. Той самой страны, о судьбе которой так неистово печется Генрих II.
Дмитрий Певцов играет Генриха II умно, сильно, поднимаясь в нескольких сценах до высот подлинной драмы. Когда-то в начале пути в профессию он сыграл Ваську Пепла в спектакле «На дне», поставленном в Театре на Таганке Анатолием Эфросом. Сильный и цельный его Васька среди обитателей ночлежки смотрелся волком, случайно попавшим в собачью стаю. Бешено рвался уйти отсюда с любимой девушкой и не мог разорвать связывающих его пут… Самая сильная минута ленкомовского спектакля – сцена, где Генрих Плантагенет делает отчаянную попытку переиграть жизнь, начать все с начала, родить новых сыновей вместо троих предателей. А потом ломается перед невозможностью «переступить» через родную кровь, через свою семью, через что-то большее, чем долг… И тогда в шумном, аляповатом, буксующем спектакле возникают островки настоящей театральной тишины.